Песня для любимой (часть 1)

Сказочная повесть.

 

Глава 1. Филин

1.

Вот уже полгода Шушенька жил в деревне. Он был самым обыкновенным мальчиком-шиншиллой четырех лет от роду: серая шерстка, белый животик — таких еще называют стандартиками. Однако хозяйка была уверена, что мир не видел такого красивого, умного и ласкового зверя, и баловала его, как могла.

Жил Шушенька в просторной клетке, стоявшей напротив окна. Поначалу он очень пугался деревенских звуков: с улицы постоянно доносился то лай, то вой, то сварливые вопли котов, а по утрам суматошно гоготали гуси. Еще затемно петух торжественно провозглашал приближение нового дня, и Шушенька прятался в домик, где время от времени тревожно вскрикивал от испуга. Но время шло, зверек привык к деревенскому шуму. Больше того: ему даже хотелось посмотреть, как выглядят эти незнакомые звери и птицы. Сидя в клетке, он их нисколечко не боялся — наоборот, чувствовал себя могучим и неуязвимым, и его одолевало любопытство.

Если забраться на самую верхнюю полочку и встать на задние лапки, можно было увидеть небо за окном и толстую ветку дерева. По небу плыли облака, светила луна, падал дождь или снег, а ветка всегда была одинакова: неподвижная и черная на фоне ночного неба.

Незаметно зима подошла к концу. Выходя по вечерам из домика, Шушенька замечал, что небо с каждым днем становилось светлей. Окно стали оставлять открытым на всю ночь, в комнату проникали новые незнакомые запахи и звуки. Запахи мокрой земли и набухших почек неожиданно сильно взволновали Шушеньку, он сделался капризным, расшвыривал по ночам игрушки и сено и все подпрыгивал на своей верхней полочке, чтобы как-нибудь рассмотреть, что там, за окном.

А за окном была весна. Теперь по утрам и вечерам отовсюду слышались голоса новых, неслыханных птиц, и были эти голоса нежны и задорны, они восторженно провожали солнце и так же восторженно встречали его появление. Ветка за окном постепенно покрылась бело-розовыми цветами, и по комнате заструился сладкий аромат.

— Мама, что это? Что случилось с веткой за окном? — спросил Шушенька хозяйку.

— Это яблоня расцвела, малыш. Осенью на ней поспеют яблочки, которые ты так любишь.

— Но я хочу сейчас! Я хочу эти листья и цветы! Они так пахнут! — и Шушенька стал подпрыгивать на одном месте, смешно шевеля вибриссами.

— Ладно, попрыгунчик, будут тебе и листья, и цветы,— улыбнулась хозяйка и через день протянула ему душистую ветку:

— Вот тебе твоя яблоневая ветка. Я высушила ее для тебя. Она точно такая же, как за окном, только маленькая.

Шушенька уткнулся носиком в белые цветы. Он изучал этот запах, жадно впитывал его и никак не мог надышаться. Он весь пропитался ароматом яблони прежде, чем откусить кусочек. «Ах, какое блаженство, — думал он, — яблоня — самое прекрасное, что есть на свете!». И самое вкусное, — решил он, попробовав. Получалось, что у яблони есть все, что нужно для счастья: вкусные листья, нежные цветы… А осенью еще будут яблочки.

— Яблонька, яблонька, я так тебя люблю, — шептал Шушенька, глядя на ветку за окном. — У тебя самые душистые цветы, самые зеленые листья! Вот если бы ты еще умела петь, как утренние птицы!

И вдруг с ветки полилась песня, какой Шушенька еще не слышал. Это была настоящая музыка, с мелодичным свистом, щелканьем и нежными переливами. Сердце Шушеньки замерло от восторга и непонятной сладкой грусти. «Так вот как поет моя яблоня!» — подумал было он, как вдруг рассмотрел на ветке маленькую серую птичку. Тельце птички вытянулось вверх, а крохотное горлышко трепетало, рождая все новые и новые трели. Но вот певец умолк, и стал слышен шелест листьев, шорох травы под чьими-то лапками — привычные, обыденные ночные звуки.

Шушенька не выдержал:

— Ты кто? И почему так чудесно поешь? — прошептал он в темноту. Но певец услышал.

— Люди зовут меня соловей. А петь меня никто не учил. Я слушаю свое сердце и вот… пою, как умею.

— А я Шушенька. И я никогда в жизни не слышал такой замечательной песни. Расскажи, пожалуйста, о чем она?

— Эта песня для моей любимой. Я пою о том, как тоскую по ней, как жду встречи, как она прекрасна, мила и добра. Когда она услышит мою песенку, то непременно прилетит ко мне. А разве ты не поешь для своей любимой?

— Я совсем не умею петь. И у меня никогда не было любимой.

— Жаль.

— А потом? Что будет потом, когда она прилетит?

— А потом мы совьем гнездо и выведем птенцов. Мы будем кормить и беречь их. А когда дети подрастут, мы научим их летать и возьмем с собой в теплые края до следующей весны.

— Пожалуйста, не улетай! Спой еще!

— Нет, Шушенька, сейчас мне пора, но я буду часто прилетать сюда. Пусть моя любимая найдет меня на этой яблоневой ветке.

2.

Соловей прилетал каждый вечер, и Шушенька с восторгом слушал чудесного музыканта. И вот однажды на краешек ветки опустилась другая серенькая птичка. Соловей бросился к ней:

— Любимая, ты нашла меня!

— Я услышала твою песню, милый, — улыбнулась соловьиха.

Они сидели на яблоневой ветке среди цветов и смотрели, смотрели друг на друга.

«Как красиво», — подумал Шушенька.

«Как страшно!» — спустя мгновение подумал он.

Из темноты на влюбленных надвигалась огромная тень, чернее ночного мрака, бесшумная и потому еще более зловещая. Шушенька еще не успел ничего понять, но уже вовсю вопил:

-Тревога! Тревога! Тревога! — что-что, а вопить Шушенька умел.

Соловьи тотчас же юркнули куда-то вниз, а через мгновение на ветку, как раз на то место, где они только что сидели, опустилась огромная птица. Свирепая ушастая голова повернулась направо, потом налево, и вот уже на Шушеньку уставились два огромных круглых глаза. Глаза сверкали так, что Шушенька не смог пошевелиться и броситься в свой домик: ужас сковал его лапки.

— Это была моя добыча, а ты спугнул ее, — прошипела птица.

Сквозь ледяную пелену ужаса в память Шушеньки вдруг просочилась фраза, сказанная когда-то хозяйкой: «Клетка прочная, здесь тебе никто не страшен». «Клетка прочная, клетка прочная...» — сам себе мысленно сказал он, и, набравшись смелости, ответил:

— Я рад, что спугнул. Это были мои друзья!

— Вот как? Да ты наглец! Я накажу тебя за это: ты сам станешь моей добычей.

«Клетка прочная, клетка прочная...»

— Попробуй, достань меня отсюда! — тоненько, но звонко крикнул Шушенька. Он больше не испытывал ужаса: отчаяние придало ему отваги.

Хищник вытянул шею и заглянул Шушеньке прямо в глаза. Шея все удлинялась, удлинялась, перья встопорщились — казалось, что птица стала еще больше и заслонила весь мир. И тогда Шушенька сделал то, чему и сам потом удивлялся: встал на задние лапы, изогнулся и пустил струю прямо в ненавистную морду. Хищник затоптался на ветке, распахнул необъятные крылья и сорвался с места.

— Ты еще заплатишь за это, щенок! — крикнул он, улетая.

Шушенька метнулся в домик, сжался в комочек и закрыл глаза. Силы оставили его.

— Шушенька! Шушенька, ты живой? С тобой ничего не случилось? Почему ты не отвечаешь? Шушенька! — два нежных голоса наперебой окликали Шушеньку. Он открыл глаза и выглянул из домика. Соловьи сидели на крыше клетки и встревоженно звали его. Увидев, что шиншилла жива и невредима, оба вспорхнули, покружили по комнате и снова сели на клетку.

— Дорогой друг, мы у тебя в вечном долгу: ты спас нас от страшной участи! — воскликнул соловей.

— Кто это был? Я такой образины еще не видывал.

— Это был Филин, жестокий хозяин ночного леса. Он охотится на спящих птиц и маленьких зверюшек и совсем не знает жалости. Шушенька, у тебя появился опасный враг.

— Клетка прочная, он не сможет достать меня. Я ни капельки не боюсь! — похвастался Шушенька.

— Напрасно ты не боишься: филин злопамятный, а ты разозлил его. Будь осторожен! Он обязательно попытается отомстить.

— Ну и пусть пытается, пока не лопнет!

Шли дни за днями, а злобный филин так и не возвращался. Зато по вечерам на яблоневой ветке стали появляться самые разнообразные птички. Все они старались спеть для Шушеньки самые лучшие свои песенки. А на прощанье щебетали:

— Будь осторожен, добрый Шушенька, будь осторожен!

— Будь здоров, храбрый Шушенька, и береги себя!

И красавица яблоня бросала ему через открытое окно душистые лепестки.

Страшное ночное происшествие потихоньку начало забываться, Шушенька стал по-прежнему весел и любопытен.

3.

Но филин все-таки прилетел. Было полнолуние, и Шушенька отчетливо увидел ненавистный силуэт на фоне яркой луны. Протестующе скрипнула яблоневая ветка, когда филин опустился на нее и сложил крылья.

— Ну, здравствуй, мой пушистый кусочек мяса! — прохрипел он, уставившись на Шушеньку круглыми желтыми глазами, — помнишь меня? А я тебя хорошо запомнил: старый филин долгов не забывает. К тому моменту, как филин закончил свою речь, Шушенька уже сидел в домике и дрожал от страха. «Клетка прочная, клетка прочная!»— твердил он свое заклинание, но оно нисколько не помогало.

— Пока я ждал подходящей ночи, я придумал, как накажу тебя за наглость,— тем временем продолжал филин,— так накажу, что ты пожалеешь, что я не съел тебя сразу. Заодно и покажу всей лесной мелочи, кто здесь хозяин.

— Клетка прочная, — пропищал Шушенька.

— Прочная, не спорю, — усмехнулся филин, — но я не собираюсь выцарапывать тебя из клетки. За меня это сделают мои помощники. А ну!..

Филин покрутил головой и затанцевал на ветке, то переступая с ноги на ногу, то подпрыгивая, крылья то распахивались во всю мощь, то складывались. Голос, сначала хрипловато-вкрадчивый, постепенно крепчал, превращаясь в гулкое уханье. Шушенька попробовал заткнуть лапками уши, но у него ничего не получилось: зловещая песня филина становилась все громче и громче:

В ночь, когда костлявый филин
Вылетает поразмяться,
Содрогаются эпохи
И качаются планеты,
А совята молодые
В отдалении ликуют:
Есть еще чему учиться
У седого колдуна!

Полнолунье, полнолунье
Дай мне силу колдовскую
В эту ночь на всю округу
Навести лихие чары!
Ну-ка, северные ветры,
Расправляйте ваши крылья,
Собирайтесь, налетайте,
Превращайтесь в ураган!

Неожиданно за окном зашумел ветер, черные тучи закрыли небо. Яблоня за окном застонала, закачала ветвями. Ветер выл все сильнее, но еще громче гремел голос филина:

Гните лес, ломайте ели,
Разоряйте птичьи гнезда,
А когда войдете в силу,
Мне на помощь поспешите:
Раскачайте эти стены,
Распахните эти двери,
В дальний край на черных крыльях
Унесите эту тварь!

Эту плоть и эти кости
Унесите, унесите!
Эту кровь и это сердце
Унесите, унесите!
В дальний край к холодным скалам,
В дальний край к пустынным землям,
На съеденье хищным птицам
И голодному зверью.

Получи-ка, братец Бубо ,
Мой подарочек на ужин!

Сильный порыв ветра подхватил Шушеньку, каким-то непостижимым образом выдернул его из клетки и потащил за собой в небо. Последним, что увидел Шушенька, была несчастная яблоня, сгибавшаяся под неистовый рев урагана и торжествующий хохот филина.

 

Глава вторая. Бубо

1.

Вокруг было темным-темно, ветер свистел в ушах. Шушеньке казалось, что он летит целую вечность, что он летел всегда, и не было ни клетки, ни хозяйки, ни соловья с его ласковой подругой, а был только страшный филин и этот черный ветер. Но вот полет стал замедляться, стало можно рассмотреть, что внизу. А внизу были горы — и ветер, который нес Шушеньку, словно разбился об эти горы, потек понизу, над пустынным склоном, поросшим редкими кустами, и, наконец, сбросил его наземь. Шушенька покатился вниз по склону, наткнулся на большой камень и остановился. Бока болели так, что было трудно дышать. Он попробовал пошевелиться — нет, все в порядке, кости целы.

Первым делом нужно было найти убежище: домик, лабиринт, на худой конец, туннель. Шушенька встал на задние лапки и осмотрелся. Вся его жизнь прошла в клетке, под защитой прочного хозяйского дома. А здесь перед ним простиралось огромное открытое пространство — пологий склон, на котором среди камней, больших и маленьких, кое-где торчали незнакомые растения, выглядевшие довольно пугающе. Ни домика, ни туннеля. Взглядом отметив ближайшие заросли, Шушенька заковылял туда. «Найду какую-нибудь щель, забьюсь в нее и обдумаю, как быть дальше», — решил он. Не тут-то было — над головой зашумели крылья, раздался знакомый хохот, и страшный голос заухал:

— Вот это подарочек! Ну, спасибо тебе, братец Филин! Такого жирного кусочка мне еще не попадалось!

Шушенька из последних сил рванулся вперед. Там, под листьями, кажется, темнело отверстие. Если он успеет доскакать до него, он, может быть, спасется. Но огромная лапа уже обхватила его спину. В последнем броске Шушенька юркнул в отверстие, оставив в когтях хищника изрядный клок своей шерсти.

— Ах ты, паршивец! Ну ничего, завтра-послезавтра я тебя найду! — прокричал хищник, поднимаясь вверх.

— И этот меня найдет… И этот меня убьет… — вслух пробормотал Шушенька. Дела-то его, оказывается, были — хуже некуда. Он протиснулся вглубь норы и вдруг почувствовал, что он здесь не один. Нос уперся в чей-то мягкий бок, и сердитый голос прошептал:

— Убирайся!

«Ни за что», — решил Шушенька, потому что почувствовал запах шиншиллы — чужой, незнакомой, но все-таки шиншиллы — и придвинулся ближе.

— Убирайся, кому говорят! — и чужая шиншилла больно укусила его за бок, — Это мое место!

Тут Шушенька не выдержал. Все несчастья ночи собрались в один узел и выплеснулись разом:

— Да куда мне убираться? В лапы к Бубо? Так я в них только что побывал! Никуда я не пойду, можешь меня разорвать прямо здесь! С меня хватит!

— А ну, не ори! Что значит — в лапы к Бубо?

— То и значит, что я ему сейчас половину шубы в лапы сбросил, чтобы вырваться. Теперь сижу с голым задом, с поцарапанным хвостом, а он снаружи караулит!

— Так ты и есть его «жирный кусочек»? — шиншилла хмыкнула, — Ладно, оставайся до вечера. Ненавижу Бубо: прошлой осенью он унес моего маленького Нино.

— Кто это — Нино?

— Это был мой сын, моя детка. Ему не было и месяца.

— Какой ужас! Бедный малыш! А другие дети у тебя есть?

— Нет! И не будет никогда! Я больше не хочу детей.

— Мне так жаль тебя, — Шушенька подвинулся еще ближе, прижался к теплому боку соседки и лизнул ее в ухо.

— Меня зовут Корасон, Кора,— представилась она, и, усмехнувшись, добавила:

— А ты и вправду жирный. Я буду звать тебя Гордо — толстяк. А теперь — спать. Нечего тут болтать до заката.

Шушеньке не понравилось новое имя. Он не считал себя толстяком, да и хозяйка твердила, что у него кожа да кости. Но возражать не было сил, сон сморил его мгновенно, и проснулся он только вечером.

2.

— Просыпайся, Гордо, — тормошила его Кора, — надо хорошенько перекусить, потому что нас ждет Мадре Гранде.

— А кто это?

— Это наша главная Мать, она правит всей нашей семьей. Разве у вас в семье не так?

— Ну да, у нас мама тоже главная. Моя мамочка! — Шушенька вздохнул. — Как же я теперь без нее?

Он осторожно вылез из норки, за ним выскочила Кора и тут же выбранила его за то, что он не осмотрелся вокруг прежде, чем высунуть свой любопытный нос. Шушенька уныло поскакал следом за ней, выискивая взглядом какую-нибудь миску с едой.

Никаких мисок вокруг не наблюдалось. Ни мисок, ни сенниц.

— А где еда? — Кора в это время увлеченно грызла стебелек сухой травы. На Шушенькин вопрос она недоуменно оглянулась:

— А это что, по-твоему? Ты глупый?

— Это сено, да? — Шушенька попробовал пожевать стебелек. Да, по вкусу он был похож на сено, но совсем не такой ароматный.

— Что еще за сено? Это пасто рей. Ты что, никогда не ел пасто рей? — Кора на секунду задумалась.

— А может ты из этих… из короткохвостых? И ростом больше меня, и шубка у тебя пушистей, — она хмыкнула, — по крайней мере, то, что осталось от Бубо.

Шушенька, не переставая жевать, повернулся к ней хвостом.

— Мда… и хвост у тебя длинней моего… Значит, ты не короткохвостый, ты просто глупый.

И Кора снова принялась за траву.

— Кора, а вдруг Бубо снова прилетит?

— Мы об этом узнаем: видишь, вон там шиншилла на камне? Это Данди, он сегодня дозорный. Если что, он подаст сигнал, и мы спрячемся. Ешь, давай.

Наконец, Шушенька подкрепился, но тут же захотел пить.

— Кора, а где у вас вода?

— Вода? Она иногда падает с неба, но редко. А зачем тебе вода?

— Пить я хочу, понятно? Может, вы тут вообще жажду не испытываете?

— Ну кто же пьет воду? Иди, пожуй лист кардона.

— А что такое кардон?

— Глупый Гордо, кардон — это то растение, под которым ты сегодня спал.

— А в нем есть вода? И я напьюсь?

— Нет, воды в нем нет. Но ты перестанешь ныть и утолишь свою жажду.

И правда, после зеленого сочного листа пить больше не хотелось.

             

Пуйя Бертерони. Местное название — кардон.

— Ну что? Наелся-напился? Тогда пойдем! — Кора поскакала к высокой груде камней, окруженной зарослями колючих растений. Внезапно она остановилась и подняла что-то с земли.

— Попробуй это, тебе понравится.

Шушенька взял в лапы темный сморщенный плод.

— Что это?

— Это плод копао. Падают иногда на землю. Сейчас реже, потому что осень.

«Какая же осень, если весна», подумал Шушенька, но спорить не стал.

Плод оказался действительно вкусным: кисловатый, сочный, полный хрустящих семян.

«Но яблочко вкуснее», подумал Шушенька.

По длинному узкому лазу шиншиллы добрались до просторной пещеры. Там их ждала довольно большая компания: трое малышей, несколько довольно молодых шиншилл и пара, сидевшая на возвышении. Одноглазая самка была ростом с Шушеньку, а самец, лежащий у ее ног, заметно меньше, но могучие плечи и многочисленные шрамы выдавали бывалого воина. Кора вытолкнула Шушеньку вперед:

— Вот, Мать, это и есть утренний пришелец. Я зову его Гордо.

Шушенька припал на передние лапы и коснулся лбом земли.

— Доброго вечера тебе, Мадре Гранде. Меня зовут Шушенька, и я прилетел издалека.

— Ты вежливый мальчик. Но что значит — прилетел? Расскажи нам о себе подробнее.

Как только Мать заговорила, все в пещере затихли. Шушенька начал свой рассказ. Он вспомнил все: и добрую маму-хозяйку, и любимую яблоню, и маленьких крылатых друзей, и филина-колдуна.

— Так я оказался здесь. Прошу тебя, Мать, разреши мне остаться с вами. Один я пропаду, а с вами, может быть, я и научусь чему-нибудь. — И Шушенька снова поклонился.

Мать осмотрела его одним глазом.

— Что ж, Шушенька, я разрешаю тебе остаться. Нашей семье очень нужна свежая кровь. Корасон! Будешь ему наставником.

Кора подергала вибриссами:

— Ну, маам!

— Должна же быть от тебя какая-то польза семье. Детей ты не рожаешь, самцов гоняешь...

— Я их тренирую! И защищаю территорию!

— Кора, это приказ!

Кора снова подергала вибриссами и повернулась к Шушеньке:

— Ну ладно. Пойдем, Гордо!

— Мое имя Шушенька!

— А я буду звать тебя Гордо! Или наставляй себя сам! — и Кора шагнула к выходу.

Шушенька, вздохнув, направился, было, следом, но дорогу ему преградил самец, который давеча стоял на страже:

— Убирайся!

— Ну вот, опять убирайся, — вздохнул Шушенька, — разве ты не слышал: Мадре Гранде разрешила мне остаться.

Самец, которого звали Данди, сильно толкнул его плечом и повторил:

— Убирайся! Ты здесь лишний!

— Я же сказал: нет, я останусь с семьей.

— Тогда я вызываю тебя на бой! — и Данди толкнул его еще сильнее, — Это моя семья и моя территория. И самки мои! — Он горделиво вскинул голову.

— И я тоже? — вкрадчиво спросила Кора, подходя ближе.

— Кроме тебя, Кора, кроме тебя, — быстро пробормотал Данди.

Мать встала.

— Данди, не здесь и не сейчас. Наступает рассвет, пора всем перекусить и разойтись по домам.

— Тогда сегодня вечером, на закате, — не унимался Данди, — я вызываю пришельца на бой, как это принято у шиншилл. И вы все были свидетелями. А вечером вы все увидите, как я прогоню этого жирного.

Данди растолкал молодежь у выхода и скрылся в зарослях кардона.

Кора и Шушенька молча поужинали и залезли в пещерку под листьями. Шушенька приткнулся возле входа, вглядываясь в светлеющее небо.

— Ну, чего молчишь? Спрашивай, — усмехнулась Кора.

— Скажи, а драться обязательно?

— Ты можешь не драться, а просто уйти.

— Я не уйду. Но я не умею драться. Я никогда в жизни не дрался. Он убьет меня?

— А если я скажу «убьет», ты уйдешь?

— Нет.

— Не убьет. Но он тебя изрядно поколошматит, пока ты не пообещаешь, что подчинишься ему.

— Зачем?

— Таков обычай у шиншилл. Это называется иерархия. Слабый подчиняется сильному. Если он не хочет подчиниться, он уходит.

— Куда?

— Искать другую семью, где ему, возможно, повезет больше. Как повезло у нас самому Данди.

— Он тоже пришелец?

— Да, он каким-то чудом перебрался через человеческую дорогу и овраг, пока не нашел нас. И сразу вызвал на бой наших самцов.

— И что? Всех победил?

— Ансиано не дрался.

— Данди вызвал его?

— Что ты, он бы не посмел. Ансиано убил бы его только за одну эту мысль.

— Ансиано — это муж Матери?

— Ага. И заодно мой отец. Кстати, брат мой тоже не дрался: он у нас сильнее всех. Кроме меня, конечно.

— Кора!

— Что?

— Научи меня хоть немного.

— Чему?

— Драться.

— Ты глупый. Как можно за день научиться тому, что шиншиллы умеют с рождения? Я могу только дать совет. Нападай первым и ничего не бойся. Прыгай ему на спину и сразу кусай за шею. Как можно сильнее кусай, понял?

— Не знаю, смогу ли я.

— Но ты хоть попробуешь?

— Конечно!

3.

Вечером наскоро перекусили: Шушенька боялся опоздать на битву и прослыть трусом.

— Что, не терпится оставшуюся шерсть потерять? — съязвила Кора, — не бойся, без тебя не начнут.

Данди было видно издалека: он опять сидел на камне, оглядываясь и прислушиваясь. Остальные шиншиллы бродили неподалеку, что-то жевали, переговаривались вполголоса и украдкой посматривали на Шушеньку и его наставницу.

Едва завидев их, Данди спрыгнул с камня и с разбега толкнул Шушеньку плечом, выкрикивая свое «Убирайся!». Удар был так силен, что Шушенька шлепнулся прямо под ноги подошедшему Ансиано. Чтобы не опозориться перед старым воином, он поспешно вскочил и развернулся к сопернику. Поэтому он первым увидел, как прямо на Данди падает сверху ужасный Бубо с вытянутыми вперед когтистыми лапами.

«Прыгай ему на спину и сразу кусай за шею», — вспомнил Шушенька слова Коры, и через мгновение уже сидел на загривке Бубо и остервенело грыз вонючий затылок хищника. Перья тут же забили ему рот, но выплевывать их было решительно некогда. Бубо дернулся, Шушенька всем телом ощутил, как великан готовится расправить крылья. «Теперь мне конец», — подумал он. Но хищник вдруг заметался, завопил, и боковым зрением Шушенька увидел, как два серых зверька с обеих сторон оседлали плечи врага и терзают его крылья. Бубо рванулся изо всех сил, освободился и взлетел, стряхнув всех троих разом. Он медленно, медленно поднялся в небо, его мотало из стороны в сторону, а из раненых крыльев, кружась, опускались наземь мелкие перья.

Когда хищник скрылся за ближайшим холмом, Шушенька осмотрелся. Рядом осторожно поднимались с земли Кора и Ансиано.

— Так это были вы, — прошептал Шушенька.

— А ты хотел один прославиться? — хмыкнула Кора.

— А ведь мы одолели его! — добавил Ансиано.

— Данди! О, бедный Данди! — шиншиллы оглянулись. Данди неподвижно лежал на боку, вокруг столпилась семья, а молоденькая самочка причитала, уткнувшись носом в его бок.

Ансиано отодвинул самочку, обнюхал мордочку Данди.

— Еще жив. Но умирает.

Тут Шушенька не выдержал.

— Я что, старался, грыз вонючие перья, а он все равно умрет? А ну, несите воды! — Тут он вспомнил. — Нет, не воды. Несите плод этого… как его… сочный такой.

— Копао! — крикнула Кора. — Несите плоды копао!

Не прошло и минуты, как несколько плодов лежали перед ними.

— А как их ему дать, ведь жевать он не может? — спросила Кора.

— Ты разжуй, — ответил Шушенька. Он вспомнил, как хозяйка насильно поила его и кормила размоченной пищей, когда он болел, и посмотрел на Кору. — Ой, нет, тебе нельзя. И мне нельзя. И ему, — он кивнул в сторону Ансиано.

Ансиано окинул взглядом обоих и спросил:

— У меня что, тоже вся морда в крови? — Шушенька кивнул. Кора тихо пискнула.

— Данди! О, мой милый, мой дорогой Данди! — все так же рыдала над телом молодая самка, которую звали Роза.

— А ну, кончай реветь! Этим ты ему не поможешь. Жуй копао и клади ему в рот. Да смотри, соку побольше! — Кора слегка куснула ее за ухо и вложила в лапы первый плод.

Первая порция влаги была сцежена в рот умирающего. Он не шевельнулся. Шиншиллы угрюмо смотрели, как капелька жидкости вытекает изо рта на окровавленный песок.

Вдруг щека Данди дрогнула, и он сглотнул. Роза положила вторую порцию — и он проглотил ее целиком. После третьего глотка Данди открыл глаза, подернутые пеленой. Ансиано снова наклонился к нему:

— Данди, слышишь меня? Попробуй проглотить как можно больше и дай мне осмотреть твои раны.

— Бока… болят… прошептал Данди.

Выяснилось, что Бубо не успел проколоть тельце шиншиллы насквозь, но ободрал бока с обеих сторон и сломал переднюю лапку. Данди не мог глубоко вдохнуть, ему трудно было поднять голову, тем не менее, Ансиано решил, что шансы у него есть.

— Кора, мы перенесем его в твое жилище: оно ближе всего. К тому же, кто-то должен постоянно находиться рядом и согревать его, словно он маленький щенок. Думаю, Роза вполне подойдет.

— А еще нужно жевать ему пищу, пока он сам не сможет это делать, — добавил Шушенька. Он осторожно пролез под грудь Данди и взвалил его себе на плечи. Кора и Ансиано тут же пристроились по бокам, еще пара шиншилл, самец и самка, подхватили задние лапы. Розе достался хвост, и она несла его осторожно и торжественно, как юные пажи несут шлейф королевской мантии.

— Как думаешь, детка справится? — глядя на Розу, спросил Кору идущий с ними самец.

— Выросла твоя детка, братец. Кажется, она прямо сейчас нашла себе мужа. — Кора первой протиснулась в узкий коридор, ведущий в ее жилище, — А пещерку-то придется расширять: вчетвером мы в ней не поместимся.

С великой осторожностью Данди затащили в пещеру. Порою он порывался ползти сам, но тут же бессильно падал и выслушивал гневную тираду Розы. Наконец, его уложили внутри, у самого входа: Роза решила, что достаточно с него мучений.

4.

— Сегодня спим в общей пещере, а завтра расширим мою, — решила Кора. — А теперь — купаться, а то нас туда не пустят.

Ансиано привел Шушеньку к своей купалке. Это была всего лишь впадина в каменистой почве, наполненная серым мягким песком. Ансиано сгреб передними лапами пыль, лежавшую вокруг, и долго кувыркался в песочной ванне. За ним настала очередь Шушеньки. Когда оба отмылись, к ним присоединилась Кора, купавшаяся отдельно.

— Ого, да у тебя, оказывается, шикарная шуба, Гордо! Ты стал еще толще. Только сзади лысина, как у дохлой вискачи.

— Вискача? Кто сказал — вискача? — из-за камня выглянуло странное существо, этакая пародия на шиншиллу, у которой все было слишком: слишком длинные уши, слишком большой рост, слишком вытянутая морда, даже голос был слишком громким: — Я здесь. И я уже все знаю: Бубо убил шиншиллу, а потом какой-то Гордо укусил Бубо ядовитым зубом, и теперь Бубо сидит у себя в пещере и проклинает своего брата. А кто из вас Гордо? Это ты Гордо? Покажи мне свой ядовитый зуб!

  

Горная вискача.

— Успокойся, старая сплетница, — перебила ее Кора, — Хватит врать! Данди хоть и ранен, но жив, у Гордо нет ядовитого зуба, Бубо мы прогнали все вместе.

— Да, вискача сплетница, но вискача не лгунья! Сейчас я пойду и всем расскажу, что Данди не умер! Я первая узнала! Я первая всем расскажу! — голос вискачи уже затихал где-то вдали...

Кора и Шушенька добрались до семейной пещеры, когда Мать уже вовсю бранила Ансиано.

— Ты, старый дурак, нарушил все законы нашей семьи! Посмотри вокруг: ты видишь, сколько нас осталось? Как ты посмел рисковать жизнью сразу трех шиншилл? Вы должны были спрятать малышей и сами спрятаться! Ты подумал о нашем малыше? Нет, это я подумала о нем: я спрятала его. Пока я разгоняла молодняк по норам, ты чуть не лишил семью сразу трех защитников!

— Но мы одолели Бубо! Мы прогнали его и спасли шиншиллу для семьи! Когда он поправится, у него будут дети и семья увеличится.

— Это все отговорки. Закон гласит: шиншилла не имеет права рисковать своей жизнью — в случае опасности она должна убежать и спрятаться!

— Алма, душа моя, вспомни, пожалуйста, где ты потеряла свой глаз.

— Я защищала свою детку! И я спасла ее! Я сразилась с человеческой кошкой и прогнала ее!

— Вот видишь. Ты тоже нарушила закон и победила.

— Да, тогда я победила. Моя детка выросла, стала отчаянным бойцом и сегодня чуть не погибла в лапах хищника, которому человеческая кошка в подметки не годится!

Шушеньке стало нестерпимо стыдно. Это он нарушил закон семьи, из-за него бросились в бой две храбрых шиншиллы. Они могли погибнуть, и семья стала бы еще меньше. Он повернулся к Коре:

— Кора, прости, я дурак. Сам не знаю, что на меня нашло. Из-за меня вы оба чуть не погибли.

— Да-да, объясни, что на тебя нашло? — сзади подошла Мать, — Вы все должны были немедленно бежать и прятаться, следуя закону семьи. Нас слишком мало, чтобы рисковать жизнью.

— Но я не мог позволить этому живодеру унести Данди!

— Не далее, как вчера, вы с ним чуть не сцепились прямо в общей пещере, — не унималась мать, — Сегодня, если бы не вмешался Бубо, Данди вытряс бы из тебя всю душу. Так что случилось с тобой?

— Это все не имеет значения. Он шиншилла, и я шиншилла. Я почувствовал, что должен… Прости меня, Мадре Гранде.

— Будешь ли ты еще так поступать?

— Не знаю, Мать. Может, и буду. Мне уйти?

— Нет, останься, Гордо, непослушный, как моя дочь. Но все же береги себя. А сейчас можете погрызть корней в пещере: за ночь вы не успели насытиться. А с тобой, Кора, я поговорю завтра.

Перед тем, как заснуть, Кора шепнула:

— А ты смелый, Гордо. Хоть и жирный.

 

Глава 3. Чинчай

 

Андская кошка.

1.

— Приветствую тебя, Кульпео, хозяин горного склона!

Серый лис оторвался от косточки, которую кромсал своими острыми зубами, и посмотрел на гостя. Перед ним стоял крупный горный кот, уже обросший густой зимней шерстью. Кончик полосатого хвоста непрерывно постукивал о землю.

— И я приветствую тебя, Чинчай, вечный странник, гроза окрестных гор! Что привело тебя в наши скудные пищей края?

— Странные слухи привели меня сюда. Одна глупая вискача сказала мне перед смертью, что старого колдуна Бубо загрызла бешеная шиншилла. Я, конечно, не склонен доверять досужим слухам, но на всякий случай решил удостовериться, не солгала ли негодяйка перед тем, как я ее съел.

— Дорогой мой друг, вискачи слишком глупы, чтобы лгать. Но, к сожалению, они так любят сплетничать, что, не успев дослушать новость до конца, спешат рассказать ее другим. Все было совсем не так.

— Что же произошло на самом деле?

— Бубо охотился. Не успел он как следует схватить добычу, как на него набросилась целая стая шиншилл. Старик, конечно, вырвался и улетел, но добыча осталась на земле, и даже, как говорят, жива, хоть и ранена. Бедный Бубо! Ты хочешь его навестить, пока он болен и слаб?

— Все может быть. Сначала я хочу навестить бедную раненую шиншиллу. Мне стало интересно, отличается ли по вкусу раненая шиншилла от здоровой. Я наведаюсь к ней на закате.

— Удачи, мой друг, в твоей благородной охоте!

— И тебе, Кульпео, и тебе!

Чинчай легко заскользил по склону, словно перетекая с камня на камень. Кульпео завистливо вздохнул и снова принялся за косточку.

2.

Шиншиллы проснулись рано и тут же узнали замечательную новость: от высокого копао отломилась ветка и упала на землю. Все бросились туда, чтобы подкрепиться. Шушенька прибежал последним и рванулся было к ветке, когда услышал крик Коры:

— Осторожно, Гордо! Шипы!

Но было уже поздно: огромный твердый острый шип вонзился в его лапу. Тут Кора завопила:

— Стой на месте, не шевелись!

И Шушенька застыл. А Кора, вместо того, чтобы вытянуть шип из лапы, зачем-то стала отгрызать его у самого основания и при этом умудрялась бранить Шушеньку на все лады. Наконец, шип был отгрызен от ветки, и Кора, еще раз приказав стоять смирно, резко выдернула его из бедной лапы. Боль прошла довольно быстро, и любопытство тут же дало о себе знать.

— А почему ты сразу не выдернула шип? Почему сначала откусила его от ветки?

— Да потому, что шип надо тащить очень прямо и ни в коем случае не согнуть. Иначе он может сломаться, и кончик останется в теле. Это очень больно и опасно: рана воспалится, будет заживать очень долго, можно даже совсем лапу потерять.

Кора отбросила шип как можно дальше, но Шушенька тут же подобрал его:

— Пригодится!

Когда оба наелись, Шушенька захотел проведать раненого. Прихватив приличный кусок копао, шиншиллы заглянули к Данди.

Тот лежал на животе, подобрав под себя лапы. Увидев Шушеньку, он смутился, но быстро справился с собой и заговорил хрипло, но отчетливо.

— Ты не держи на меня зла, Гордо. Я всего лишь соблюдал обычай. Я восхищаюсь тобой, твоей смелостью и силой. Если бы не ты, от меня бы уже и костей не осталось.

— Данди, я был не один. Мы втроем защитили тебя. А Роза, смотрю, подлечила твои раны.

— Кора, и ты прости меня. Я был молод и глуп, приставал ко всем самкам подряд и к тебе тоже...

— За что я и разорвала тебе ухо, — усмехнулась Кора.

— Но теперь я нашел свою Розу, и мне никто другой не нужен. Я только прошу: заставьте ее пойти перекусить, она всю еду скормила мне, а сама уже осунулась от голода, бедняжка.

— Верно, Роза! Иди-ка ты съешь пучок травы и лист-другой кардона. Там и копао тебе оставили. Мы с Гордо присмотрим за твоим ненаглядным.

Роза послушно выскользнула из норы. Шушенька затащил в нору свой шип и показал Данди:

— Знаешь, я беспокоюсь о тебе. Если кто-то захочет тебя обидеть, ты даже не сможешь убежать. Когда я жил с людьми, то видел картину на стене, где человек длинным шипом, похожим на этот, колет большого страшного зверя. Хозяйка сказала, что это Святой Георгий убивает злого дракона. Вдруг придет дракон? А вы с Розой его — бабах!

Фантазии Шушеньки прервал пронзительный тревожный крик часового:

— Спасайтесь! Тревога! Чинчай идет сюда!

— Кора, кто это — Чинчай? Он такой же, как дракон?

— Хуже, намного хуже. Дракон на стене, а этот настоящий. А теперь — ни звука!

3.

Чинчай неспешно приближался к территории шиншилл. Настроение было прекрасным. Он еще не успел проголодаться после утренней вискачи, а встреча с вечным соперником Кульпео придала ему бодрости: Чинчай, конечно, заметил завистливый взгляд, брошенный лисом ему вслед. Впереди его ждала легкая добыча: раненая шиншилла, которая не сможет убежать; с нею он как следует поиграет, прежде, чем съест. Тревожный крик дозорного позабавил его, и он, смеясь, повторил нараспев:

Тревога! Тревога!
Спасайтесь ради Бога!
Чинчай идет сюда,
Ему нужна еда.

Песенка так понравилась ему, что он повторил ее еще раз, грациозно протанцевав по кругу, не забывая при этом обнюхивать песок. Наконец, он почуял вчерашний запах крови. Да, именно здесь лежала раненая шиншилла, а перья, валявшиеся вокруг, явно принадлежали большой птице. Определить, в какую сторону унесли шиншиллу, было делом одной минуты, и Чинчай не спеша пошел по следу, бормоча себе под нос:

Чинчай идет сюда,
Ему нужна еда.

Он слышал своими чуткими ушами испуганный шепот шиншилл в их жалких убежищах. Он станет охотиться на них завтра, а сегодня пусть сидят и боятся. А вот и норка раненой. Вернее, раненого: судя по запаху, это самец. Да он там не один! Давненько Чинчаю так не везло. Он подполз ко входному отверстию и заглянул внутрь. Две шиншиллы стояли на задних лапах, а между ними лежала его добыча. Бежать больному некуда, да он и не сможет — можно просто зацепить его когтями и вытащить наружу. Чинчай улегся на живот, просунул лапу в нору и выпустил когти.

Шиншиллы, замерев, сидели в убежище. Зловещий Чинчай приближался: было слышно, как песок шуршит под его ногами. Вот шаги замолкли прямо возле пещеры. Вход заслонила страшная мохнатая морда, и сверкающий глаз уставился на друзей. Морда тут же исчезла, а вместо нее в пещеру пролезла лапа. Лапа потянулась прямо к лежащему Данди и растопырила пальцы, увенчанные длинными острыми когтями. Это было очень страшное мгновение. Но это было очень удобное мгновение. Шушенька размахнулся и изо всех сил вонзил свой шип в лапу, прямо между когтистыми пальцами. Тут подскочила Кора, прыгнула прямо на шип, сломав его пополам.

— Мрррааау! — завопил Чинчай. Лапа исчезла.

Чинчай катался по земле от боли и вопил на всю округу, совершенно забыв о своем величии. Он попробовал выкусить шип из нежной мякоти лапы, но тот засел глубоко, а конец был безжалостно согнут и обломан. Все еще подвывая, Чинчай отправился к логову Кульпео. Время от времени он садился, пытался зализать рану, но задевал языком кончик шипа и снова вскрикивал. На этот раз он с трудом вскарабкался на горку, где жил Кульпео. Лис поднялся ему навстречу.

— Что с тобой, Чинчай? Ты на трех лапах! Где твоя знаменитая грация?

— Дорогой друг, я пришел к тебе за помощью. У меня в лапе колючка, и я хочу, чтобы ты помог вытащить ее.

— Как ты, такой ловкий и осторожный, умудрился наступить на колючку?

— Я не наступал на колючку! — раздраженно зашипел Чинчай. — Я протянул лапу к больной шиншилле, но один из его дружков воткнул в меня шип копао.

— Гм, сначала Бубо, потом Чинчай… что-то странное творится с шиншиллами. Похоже, они не хотят больше становиться добычей. Или на их стороне кто-то очень храбрый и сильный. Надо быть осторожнее… Ну, давай свою лапу.

Кульпео осмотрел рану и притворно вздохнул.

— Пойми меня правильно, Чинчай, я не смогу тебе помочь. Мои зубы не так остры, как прежде, а глаза почти слепы от старости. Потерпи немного, может быть, со временем колючка вылезет сама.

— Но как я буду охотиться? Вся добыча будет ускользать от меня!

— Не вся, Чинчай. Есть еще птицы, спящие ночью, ящерицы, наконец, жуки и черви. От голода не умрешь. А сейчас извини, мне пора. Чтобы плотно позавтракать, я должен подкараулить дегу, с первыми лучами солнца покидающих свои норы. Да и тебе пора искать укромное местечко, где ты сможешь залечить свою рану. Можешь остаться где-нибудь неподалеку, тогда я смогу время от времени бросать тебе кости.

Роза вихрем влетела в убежище.

— Данди, ты не ранен?

— Ранен, конечно, но еще вчера. Чинчай не смог причинить нам вреда. А ты, Роза? Как ты посмела прибежать сюда, когда все должны спрятаться и затаиться?

—  Так вы не знаете? Чинчай ускакал отсюда на трех лапах! Он кричал, как будто за ним гналась стая собак. Он бежал вот так, вот так!

И Роза начала, нарочито прихрамывая, скакать по пещере, трясти передней лапкой и кричать «Мрряу»

— Какая же она у меня еще молоденькая, — повернулся Данди к Шушеньке, — хотя порой командует, как взрослая.

— Мадре Гранде приказала всем немедленно вернуться в большую пещеру и Данди перевести, — Роза сделала серьезную мордочку, — Вместе будет безопасней. Здесь его некому защитить.

— Вот как? — Кора саркастически хмыкнула. — Как ты думаешь, племянница, отчего Чинчай бежал отсюда с такими воплями?

— Отчего?

— Вот от этого! — Кора подняла обломок шипа. — Впрочем, расскажу обо всем, когда соберется вся семья..

4.

Малыши гонялись друг за другом, пытаясь изобразить кошачьи вопли. Взрослые сбились в кучу возле камня и обсуждали события уходящей ночи.

— Ну вот, Кора, ты и нашла своего храбреца, — задумчиво произнес один из самцов.

— О чем ты, Гихаро?

— Ты прогнала меня когда-то за то, что я не смог защитить нашего малыша. Я думал, ты навсегда останешься одна: разве кто-нибудь может сразиться с хищником и победить?

— Какое тебе дело до меня, Гихаро? У тебя есть подруга, есть детка, — Кора посмотрела туда, где возились малыши, — я сама буду решать, нашла ли я мужа или друга. А С Гордо мы стали друзьями и соратниками, правда, Гордо?

— Правда, — Шушенька был растроган, — только мне хотелось бы, чтобы ты называла меня настоящим именем, а не этим обидным прозвищем.

— Что здесь обидного? — вмешалась Мать, — Имя как имя, мы все уже привыкли к нему. Да и произносить его легче. Тем более что все уже знают, что ты не только толстяк, ты еще находчивый и решительный.

Она повысила голос, чтобы слышно было всем:

— Гордо спас от хищника не только Данди. Он всем нам дал возможность отдохнуть от вечной угрозы, пусть и ненадолго. Пока заживут раны у Бубо и Чинчая, мы можем спокойно питаться и растить малышей. Есть, конечно, другие хищники, но наши дозорные тоже не дремлют. Ты рад этому, Гордо?

— Бубо и Чинчай — это самые страшные враги шиншилл?

— Нет, Гордо. Самый страшный враг шиншилл — это человек.

— Не может быть! — изумился Шушенька, — Я до этого всю жизнь прожил с людьми: они заботились обо мне, кормили самой вкусной едой, выполняли все мои капризы, лишь бы я был здоров. У меня был собственный прочный дом, игрушки, лакомства.

И никто никогда не пытался меня как-нибудь обидеть.

— Может быть, там, в чужой стране, где ты гость, к шиншиллам относятся по-другому. А здесь, где наша родина, мы не знаем покоя. — Мать вздохнула и долго молчала, опустив голову. Потом заговорила слегка нараспев, глядя куда-то в пространство:

— Давным-давно, когда в горах не было людей, здесь жило столько шиншилл, сколько звезд на небе. Они свободно гуляли по склонам, у них было много пищи и надежных укрытий. Правда, по горам бродили звери, а в скалах жили хищные птицы, но вместо каждой убитой шиншиллы рождались две новых. По соседству жили наши родственники, короткохвостые шиншиллы. Они были крупнее, их шубки были богаче, но зато наши хвосты были длинней. Мы с ними не ссорились, хоть и исподтишка подшучивали друг над другом.

Но вот в горы пришли люди, и мы оказались к этому не готовы. Они пришли нас убивать: им нравились наши шкурки, они делали из них одежду. С каждым годом их становилось все больше, а нас все меньше. Первыми исчезли наши короткохвостые родственники, потому что шубы у них были богаче. Их истребили всех до одного. Правда, ходят слухи, что далеко на севере выжили несколько семей, но мы никогда об этом не узнаем точно. Мы поднимались все выше в горы, за нами гнались охотники-чинчильерос, ставили ловушки, поджигали заросли кардонов, чтобы лишить нас еды и укрытия, и убивали, убивали… Наконец, они придумали ловить нас живьем, содержать в неволе, чтобы мы рожали для них деток — на шкуры. Когда нас почти не осталось, люди вдруг опомнились и перестали охотиться. Но теперь они окружают нас со всех сторон: строят дома, роют землю, их железные звери ездят взад-вперед, их кошки и собаки считают нас своей добычей… Они проложили дорогу через горы, и эта дорога отделила нашу семью от других семей. Скоро от нас ничего не останется, семья вымрет без свежей крови. Говорят, где-то в горах есть место под названьем «Заповедник», где люди не обижают шиншилл, но я этому не верю. Здесь нет и не будет человека, который бы заботился о нас.

— А как же Хайман?

Это подал голос Ансиано. Шушенька заметил, что старый воин всегда старается держаться поблизости от жены, не выпуская из виду ни ее, ни малыша. Когда они кормились, он стоял рядом на страже, не доверяя дозорным.

— Да, есть еще Хайман, — кивнула Мать.

— Кто это — Хайман?

— Это человек. Но это странный человек. Видишь ли, Гордо, кто-то и здесь ставит на нас ловушки. Там, внутри, лежат заманчивые лакомства, и время от времени молодежь попадается на приманку. И тогда рано поутру приходит Хайман и освобождает нас из ловушек. Он осматривает шиншиллу, лечит, если та больна, и выпускает на волю. Не знаю, почему он это делает, но без него нас всех уже давно бы переловили. Хайман — наш спаситель.

Из-за куста раздался ехидный смех вискачи, следом появилась и она сама.

— Ой, не могу! Вот умора! Да ведь это же сам Хайман ставит на вас ловушки!

— Врешь!

— Вискачи не врут! Вы днем спите, а мы — нет. Моя соседка сама видела, как человек, которого называют Хайман, ставил ловушку!

— Но зачем ему ставить ловушки, если он сам же потом и освобождает нас?

— А это вы у него самого спросите, хе-хе!

— И спрошу! — выскочил вперед Шушенька, — Вот пойду и спрошу! — его взволновала возможность встретиться с человеком и поговорить с ним. А вдруг он знает, как вернуться домой?

— Ну, тогда я тебя разбужу, когда Хайман придет ставить ловушку. Мне тоже интересно, зачем он это делает. Всем вискачам интересно! И маленьким дегу тоже.

Тем временем шиншиллы стали прятаться в убежище. Уже совсем рассвело, и пора было погружаться в сон. Шушенька кивнул вискаче на прощанье:

— Я не шучу. Разбуди.

 

Глава 4. Кульпео

1.

Прошло, казалось, совсем немного времени, когда Шушенька услышал:

— Гордо, проснись. На улице сидит вискача и зовет тебя во все горло. Так она всю семью перебудит.

Вискача и вправду дожидалась его.

— Вон, смотри! — она показала на фигуру человека, склонившуюся над камнями. Закатное солнце начертило на песке его длинную тень. Вискача громко ахнула: Шушенька, не скрываясь, поскакал прямо к Хайману.

Но тут следом выскочила Кора, набросилась на него сзади и придавила к земле.

— С ума сошел?

— Пусти! Я должен все выяснить.

— Тебя не учили осторожности? А вдруг это не Хайман, а злой чинчильеро?

— Это Хайман, Хайман! Я сама видела его морду! Я сидела вон там, на скале, когда он проходил мимо. Он не заметил меня, а я его рассмотрела. — Вискача тараторила и тараторила, пока не заметила, что человек распрямился и пошел прочь.

— Он уходит, уходит! Что же ты сидишь? Догони его!

Шушенька, наконец, освободился.

— Поздно. Эх, ты! — повернулся он к подруге. _ Пойду хоть посмотрю, что он оставил возле камней. А с ним поговорю утром.

— Я с тобой.

Ловушка была на месте. Она представляла собой маленькую клетку с узким входом. И пахло из нее чем-то очень вкусным.

— Что там, интересно, лежит? — пробормотала Кора и полезла внутрь. Шушенька еле успел оттолкнуть ее и загородить вход.

— Пусти! Я хочу посмотреть! — возмутилась Кора.

— Что посмотреть? Как ты туда попадешься? Это ловушка, дура. Ло-вуш-ка. Ее придумали, чтобы ловить шиншилл. Представь, сколько таких же дурочек хотели посмотреть, что там внутри.

— Не смей на меня ругаться! Я твой наставник, а не ты мой!

— Тогда не лезь, куда не следует!

Вместо ответа Кора укусила его за бок.

На их крики прибежала стайка маленьких усатых зверюшек с кисточками на хвостах.

— А о чем вы тут спорите? О, что это?

— Это ловушка. Не вздумайте лезть в нее.

Но два детеныша уже успели пробраться внутрь и увлеченно жевали приманку.

— Кто это? — шепотом спросил Шушенька.

— Это дегу. Их всегда много, и они очень любопытны. Хорошо, что ночью они спят, иначе от них бы не было спасенья.

— Вот видишь, они попались в ловушку. А ведь на их месте сейчас могла быть ты!

Крошечные детеныши тыкались в стенки ловушки, пытаясь выбраться, а взрослые дегу суетились снаружи, обеспокоенно пищали и давали бестолковые советы.

— Эй, мелочь, пропустите-ка большую шиншиллу, — Шушенька внимательно осмотрел клетку и в углу обнаружил слегка погнутые прутья. Взрослый дегу не смог бы протиснуться между ними, а вот малыши...

— Ну-ка, попробуйте здесь.

Дегу

Маленький дегу просунул мордочку в отверстие, его братишка поднажал сзади — и вот один уже на свободе. Второго пришлось тащить за голову. Едва оба освободились, толпа дегу бросилась прочь и скрылась в расщелине между камней. С вершины соседней скалы донесся разочарованный вздох какого-то крупного зверя. Кора и Шушенька решили больше не испытывать судьбу и присоединились к семье, которая ужинала поодаль. Ссора была забыта.

2.

Перед рассветом Шушенька вернулся к ловушке, один, без Коры. Осмотрел клетку — внутри никого не было — уселся рядом и стал ждать. Скоро на склоне послышались чьи-то легкие шаги — гораздо легче, чем человеческие. Тяжелый запах крупного хищника ударил в нос Шушеньке. На тропинку выскочил большой серый зверь. Серый, поджарый, на длинных ногах и с длинным пушистым хвостом. Увидев Шушеньку, зверь оскалился и приготовился к прыжку, но прыгнуть не успел: по тропинке шел еще кто-то, шумный, неуклюжий, тяжело дышащий. Зверь поджал хвост, попятился и огромными прыжками помчался вверх по склону, подальше от тропинки. Из-за поворота вышел человек. Шушенька скользнул за камень, чтобы перевести дух: только появление человека спасло его от неминуемой гибели.

Человек осмотрел ловушку и сел на камень. «Пора», — решил Шушенька. Он еще немного помедлил, чтобы набраться решимости, и выскочил на тропинку.

— Хайман! Эй, Хайман! Зачем ты ставишь ловушки на мой народ?

Человек выпрямился во весь рост. Он озирался по сторонам, не замечая Шушеньку.

— Эй, я здесь!

— Ты? Это ты говоришь со мной?

— Да, это я говорю с тобой! Зачем ты ставишь ловушки на мой народ?

— Шиншилла говорит со мной! Так не бывает.

— Бывает, бывает. Дома я всегда разговаривал со своей мамой. Я задал тебе вопрос, отвечай!

Хайман вновь опустился на камень и уставился на Шушеньку.

— А ведь мне никто не поверит… — пробормотал он.

Тут Шушенька почуял знакомый запах.

— У тебя в кармане что — морковка?

— Ну да… Хочешь?

Хайман достал из кармана кусочек моркови, и, пока Шушенька уплетал лакомство, сумел, наконец, прийти в себя.

— Понимаешь, дружок, я изучаю шиншилл. Но ведь вы по доброй воле ни за что не дадите себя осмотреть, правда? Вот и приходится ставить ловушки. Я ведь не обижаю вас, я только измеряю ваш рост, взвешиваю, осматриваю, здоровы ли вы, а потом выпускаю. Вот у вас есть одноглазая самка, я когда-то вылечил ей рану. Заодно изучаю, чем вы питаетесь, большая ли у вас колония, хватает ли вам еды. Например, я сравнил вашу семью с шиншиллами из заповедника и увидел, что питаетесь вы намного хуже: вы меньше ростом и меньше весите. Кроме тебя, конечно. Ты по размерам совсем как домашние шиншиллы, да и гораздо упитанней остальных. Когда я приду домой, то все запишу. И мы вместе с друзьями подумаем, как сохранить вашу колонию.

— Для чего? Чтобы снять побольше шкурок?

— Ну, что ты! Мы не убиваем шиншилл. Наоборот, мы делаем все, чтобы в горах снова жили шиншиллы, чтобы их стало много, как прежде.

— Скажи, Хайман, а заповедник правда существует?

— Конечно! Там шиншиллы охраняются законом, там людям запрещено охотиться, заниматься хозяйством, строить что-либо. Они приходят туда, чтобы увидеть дикую природу, полюбоваться птицами, зверями и растениями. И шиншиллы чувствуют заботу, их колонии становятся все больше, потому что им никто не мешает.

— Даже хищники?

— Ну, хищники везде есть. Но там гораздо больше мест, куда можно от них спрятаться.

— Тогда почему бы тебе не отвести нас туда?

— А вы согласились бы?

— Не знаю, спрошу у Матери.

— Я ответил на твои вопросы? Тогда можно я тоже спрошу тебя: как ты умудряешься со мной разговаривать?

— Мне кажется, я всегда умел разговаривать с людьми. Я ведь действительно раньше был домашней шиншиллой.

Пока Шушенька вновь рассказывал свою историю, пока Хайман пытался выяснить, что тот знает о стране, откуда принес его колдовской ветер, взошло солнце, и Шушенька стал клевать носом.

— Давай, я вернусь вечером, и мы еще раз побеседуем.

— Скажи, а у тебя в кармане случайно нет сушеного яблочка?

— Нет, но я найду и принесу тебе сушеных яблок, обещаю, — засмеялся Хайман, прощаясь.

3.

Кульпео был в ярости. С тех пор, как он понял, что «подарочек от брата», на который сетовал Бубо, и необычно большой самец, ранивший Чинчая — это одна и та же шиншилла, Кульпео выслеживал его. Он лежал в засаде целый день и целую ночь, только пару раз отошел, чтобы перекусить. То и дело внизу, под скалой, пробегали шиншиллы, но ему нужен был только один, тот, кого называли Гордо. Этот пришелец перевернул с ног на голову все обычаи горных шиншилл, законной лисьей добычи. Он научил шиншилл не сдаваться покорно, когда нет выхода, а защищать друг друга, не бросать раненых, а спасать их. Кульпео сам видел, как этот Гордо помог выбраться из ловушки двум жалким дегу. Если так пойдет и дальше, не станут ли шиншиллы хозяевами в горах, а его, Кульпео, прогонят прочь? Нет, Гордо необходимо поймать, хорошенько допросить, а потом, конечно, съесть. Бубо прав, это довольно лакомый кусочек.

Уже перед рассветом Гордо вернулся к ловушке, туда, где поджидал его лис. Наконец-то! Кульпео выскочил из засады и приготовился к прыжку. Но тут на тропинке, совсем рядом, раздался звук шагов. Этот звук Кульпео не перепутал бы ни с чем. Так топать и шаркать может только его злейший враг — человек. Кульпео во всю прыть бросился вверх по склону и остановился только возле своей пещеры. Мало того, что охота окончилась ничем — из-за этого щенка он едва не попался на глаза человеку!

Андская лисица

Есть хотелось ужасно. Как назло, надеясь на сегодняшнюю удачу, он бросил Чинчаю оставшуюся косточку. Не то, чтобы Чинчай умирал от голода — глупые дегу и мыши то и дело на свою беду пробегали мимо хромого кота, а уж он не промахивался. Но как приятно было иногда почувствовать себя благодетелем, а заодно унизить подаянием гордого Чинчая.

Что ж, придется идти на охоту. Кульпео побежал по знакомой тропе и залег в зарослях. Неподалеку слышна была болтовня вискач, и Кульпео прислушался.

— Да-да, я своими глазами видела.

— Не может быть!

— Да говорю же, сама видела! Они сидели и разговаривали, прямо, как две шиншиллы… ну, или как два человека. Гордо что-то рассказывал, а Хайман только головой кивал. Не просто кивал, а с уважением кивал.

— С уважением?

— Да, с уважением! А потом — если ты не против, говорит, то я вечером приду, говорит, и мы опять побеседуем.

— А Гордо что?

— Конечно, приходи, говорит. Побеседуем! Я не против, говорит. А с Мадрой-то Грандой я поговорю, говорит, так она будет только рада. А ты мне чего-нибудь принеси, говорит, вкусненького.

— Дааа? А Хайман что?

— Конечно, принесу, говорит...

Кульпео больше не мог этого вынести. Он выскочил из своего укрытия, но вискачи заметили его и бросились бежать, ловко уворачиваясь от его пасти. Наконец, обе скрылись в норе, украшенной кучей разного мусора. Плюнув на этот полусгнивший образец вискачьего строительства, Кульпео побрел домой. По дороге удача все-таки улыбнулась ему: ящерица и зазевавшийся дегу слегка утолили его голод, но так и не смогли поднять настроение. Неужели это правда, и наглая шиншилла запросто беседовала с человеком? Это было бы катастрофой. Вискачи сплетницы, но вискачи не лгуньи — значит, ошибки быть не может. Что ж, осталось только самому убедиться, правда это или выдумка. Кульпео под вечер снова заляжет в камнях и увидит все своими глазами.

4.

Хайман увидел шиншилл издалека. Вся семья собралась на большом камне. Внизу сидели только двое: его новый знакомец и крупная одноглазая самка. Хайман узнал ее: когда-то она попалась в его ловушку, а вокруг бегали самец с малышом и громко кричали. Глаз был в ужасном состоянии, рану пришлось обработать антисептиком. «Жива, значит», — обрадовался Хайман, — «И малыш вырос, конечно».

Когда Шушенька поскакал к нему, самка что-то пискнула, и вся семья рассыпалась по зарослям засохшей травы — кормиться. Хайман догадался, что сейчас услышит. И не ошибся.

— Они согласны! — еще издалека крикнул Шушенька. — Мадре Гранде просила передать тебе, что они согласны переселиться в заповедник.

— Вот и прекрасно! Тогда завтра вечером я приеду за вами на автомобиле и всех сразу перевезу. У вас будет целая ночь, чтобы познакомиться с новой местностью и найти укрытие для семьи.

— Я так рад, я так рад! — Шушенька забрался Хайману на колени, потом на плечо и защекотал усами небритую щеку.

— А вот с твоей проблемой я справиться не смог. Ты мне вчера продиктовал слова «яблоня», «соловей», «моя радость» — это слова из русского языка, значит, ты жил в России. Но Россия такая огромная, что невозможно найти в ней человека, не зная хотя бы его имени. Может быть, хоть это тебя утешит? = И Хайман достал из кармана кусочек сушеного яблока. Шушенька схватил его и принялся обнюхивать. Оказывается, он так скучал по запаху яблок, по своему любимому дереву, что не сразу решился съесть угощение. Он даже потерся об него мордочкой, чтобы запах остался на шерстке. Наконец, принялся с упоением грызть этот кусочек, пахнущий домом.

— Ой, как домой захотелось!.. — Шушенька проглотил последний кусочек и облизал лапки. — Там всегда было столько вкусного… А еще мамочка гладила меня по голове и чесала шейку… Знаешь, Хайман, мне кажется, что я всегда был малышом, когда жил дома, а сейчас вдруг стал взрослым-взрослым. Надо самому находить себе еду, спасаться от хищников, искать убежище на ночь. А еще надо помогать другим: я ведь самый крупный в семье и почти самый старший. Старше меня только Мать и Ансиано. Мне очень трудно с непривычки, но я справляюсь. Когда чего-то не знаю, мне помогает Кора. А ты будешь приходить ко мне, когда мы переселимся в заповедник?

— Я сам хотел тебе это предложить. Я все-таки хочу выяснить, как мы с тобой общаемся, по каким законам. Это будет настоящее открытие: средства коммуникации человека и шиншиллы. Ты не против иногда поговорить со мной?

— Конечно не против! И я буду рад тебе всегда, ведь ты теперь тоже мой друг. — Шушенька задумался. — Хочешь, я, как другу, открою тебе свой секрет?

— Хочу.

— Мне уже не так сильно хочется домой, — прошептал Шушенька прямо в ухо Хайману.

— Наверное, ты встретил здесь милую и нежную сеньориту?

— Она не милая и не нежная — она сердитая и кусачая… А у тебя есть еще яблочко, для нее?

— У меня есть яблочки для всей вашей семьи, — Хайман достал пакет из кармана и высыпал яблоки возле камня. — Угощайтесь, а я, пожалуй, пойду: нужно готовиться к переезду.

И осторожно погладил Шушеньку по голове.

Первыми по кусочку яблока получили малыши, потом больной. Правда, Данди был уже не таким беспомощным, он даже ненадолго покидал убежище под строгим присмотром Розы и кормился неподалеку от входа. Неожиданно его полюбили малыши: им нравились незатейливые рассказы Данди о его детстве, о путешествии через овраг, о том, как он пересекал человеческую каменную дорогу и еле увернулся от железного зверя. И сейчас они дружной стайкой сидели у входа и грызли необычно вкусное лакомство. Остальные шиншиллы тоже по достоинству оценили подарок Хаймана и то и дело подбегали к кучке яблок, пока от нее не остался последний кусочек.

— А это тебе, Гордо, — объявила Мать.

— Я уже съел один, и Хайман когда-нибудь принесет еще. Поэтому пусть его возьмет Данди: ему нужно окрепнуть для дальнего пути.

Но Данди тоже отказался:

— Я же не маленький. Давайте разделим его между детками.

Шиншиллы повернулись к последнему кусочку яблока и увидели, как маленький опоссум с яблочком во рту улепетывает под камень. Все дружно рассмеялись. Последняя ночь перед отъездом привела всех в хорошее настроение.

5.

— О, Чинчай… беда… — Кульпео никак не мог перевести дыхание. Его бока ходили ходуном, язык высунулся из пасти чуть ли не до конца, в желтых глазах отразился испуг. — Я видел своими глазами… я бы не поверил...

— Да успокойся ты! Сядь и расскажи толком, что случилось. Я еще не видел тебя таким испуганным.

— О, Чинчай, я сам, своими глазами видел, как эта бешеная шиншилла по имени Гордо, тот самый, что искалечил Бубо и оставил тебя на трех ногах, сидел на плече у человека, шептал что-то ему на ухо, а человек кормил его из рук!

— Человек?

— Да, человек! Я подслушал сплетни вискач и решил убедиться сам. И я убедился, Чинчай! Гордо действительно заключил союз с человеком.

— Чего они хотят?

— Разве ты не знаешь, чего хотят шиншиллы? Они хотят, чтобы горы принадлежали им одним, хотят извести всех хищных зверей и птиц, которые им мешают. Для этого на нашем склоне появился бешеный Гордо, для этого он заключил союз с человеком. Нам всем грозит гибель — и мне, и тебе, и Бубо! Всем, кто любит лакомиться нежным мясом шиншилл.

— Да, неприятно...

— Тебе хорошо говорить, ты странник: сегодня здесь, завтра в матторале, послезавтра на пастбище, в высокой траве. Мы же с Бубо не имеем других охотничьих угодий, кроме здешних.

— Какой я нынче странник, посмотри на мою лапу. Шип так и остался в ней.

— Хочешь, я попробую вытащить его? А потом мы пойдем к Бубо. Все-таки он местный колдун и мудрец. Втроем-то мы придумаем выход.

И Кульпео, который всего пару дней назад жаловался на слабые глаза и тупые зубы, аккуратно вытащил шип из опухшей лапы Чинчая. Кот принялся зализывать рану.

— Ох, Кульпео, не знаю, чем отплатить тебе за твою заботу. Ну, пойдем, что ли...

Кульпео побежал вверх по камням, кот, хромая, последовал за ним.

Бубо сгорбился на утесе возле своей пещеры. Он почти не мог летать, но иногда пытался расправить крылья, и это у него получалось. Гораздо хуже дело обстояло с затылком: рана никак не заживала, перья на шее слиплись от крови и присохли к коже, поэтому голову повернуть было невозможно. Он повернулся всем телом, когда услышал шорох и постукивание когтей по камням. Бубо обессилел от голода, но просто так сдаваться не собирался и был готов принять свой последний бой.

— Что, старик, совсем плохо? — Чинчай уселся рядом и обернул ноги роскошным хвостом. За ним на скалу взобрался лис и уставился на филина желтыми глазами.

— Что ж, нынче у всех нас плохи дела, — продолжал Чинчай, — я ведь тоже стал калекой. Рассказывай! — обернулся он к Кульпео.

Пока Кульпео рассказывал печальные новости, Бубо сидел, все так же сгорбившись, словно не слушал, но как только лис замолчал, поднял голову и осторожно расправил плечи.

— Я знаю, чья это вина, — просипел он, — это мой проклятый братец Филин прислал сюда бешеного заколдованного зверя, чтобы меня погубить. Он давно завидует моей колдовской силе, которая возросла неимоверно с тех пор, как мы виделись в последний раз. Это было пятьсот лет назад. Я знаю, он боится сразиться со мной в открытую, вот и подсылает тайных убийц. Но я-то знаю, как найти на него управу.

— Как?

— Сначала накормите меня. Я ослабел от голода и не смогу колдовать в полную силу.

Чинчай повернулся к Кульпео:

— Придется тебе поохотиться для могучего Бубо. Я ведь калека, ты помнишь?

Кульпео оскалился, но молча стал спускаться вниз. Когда он ушел, Чинчай улегся у ног старика:

— А я стану охранять твой покой, пока Кульпео не вернется. Никто не подберется к тебе незамеченным, пока я с тобой. Не правда ли, о великий?

— Хорошая идея. Заодно очисти мне рану на затылке, хорошенько вылижи перья, смочи их слюной и вытри своей шерстью.

Чинчай безропотно принялся вылизывать шею Бубо. К возвращению Кульпео Бубо, слегка щуря глаза от боли, уже поворачивал голову. Кульпео принес двух мышей, которых Бубо мгновенно проглотил, снова сгорбился и прикрыл глаза, наслаждаясь тяжестью в желудке. Но вот он поднял голову и посмотрел в небо.

— Луна уже ущербна, но еще пригодна для колдовства. Смотрите, бескрылые твари, какова сила великого Бубо. Смотрите и преклоняйтесь!

Бубо расправил плечи, потянулся, как бы прикидывая, хватит ли у него сил, а потом начал приплясывать на месте, время от времени подпрыгивая и взмахивая крыльями. Над горами невероятно громко зазвучал его пронзительный голос. Если бы Шушенька сейчас увидел его, он бы решил, что Бубо — копия своего лесного брата.

Южные ветры, ко мне летите,
Я ваш хозяин, ваш повелитель!
Вихри, кружите по склонам горным —
Будет приказ вашим крыльям черным!

О, вьентос дель сур, волайс!
Эн лас алас неграс, алас!
Конвьертете эн уракан!
Льевенла, эс ми энемиго!

И ветры в самом деле стали собираться у подножия скалы, на которой плясал Бубо. Чинчай и Кульпео с восхищением и ужасом смотрели, как огромные камни катятся вниз, круша друг друга, как кружатся в вихре мелкие камешки вперемешку с песком. Бубо на мгновение взлетел и выкрикнул:

Быстро сплетайтесь в ночной ураган,
Прочь моего унесите врага!

Потом колдун забормотал, перепрыгивая с ноги на ногу:

Эста карне, эста карне
Унесите, унесите,
Эст`уэсос, эст` уэсос
Унесите, унесите,
Эста сангре, эста сангре
Унесите, унесите,
Эс корасон, эс корасон
Унесите, унесите!

И под конец дико захохотал:

Филин, мой проклятый брат,
Получи его назад!

Звери видели с вершины скалы, как темный столб песка поднялся с поверхности земли, как он рос и рос — до самого неба. Порыв ледяного ветра пронесся над горами, подхватил это столб и стремительно потащил его на север, сбрасывая по дороге лишние камни и песок, теряя вырванные с корнем кактусы и траву. Когда густой черный остаток смерча скрылся за горизонтом, ветер внезапно стих. Бубо уселся на свое место, вновь сгорбился и глухо заговорил:

— Все, нет больше нашего бешеного врага: улетел на север к своему хозяину Филину. Но я устал. Если бы вы знали, как я устал! И я вновь голоден. Я думаю, мои дорогие слуги, вам снова пора послужить мне. Ты, Кульпео, отправляйся за добычей, а Чинчай пусть умоет меня. И так будет до моего полного выздоровления. Когда я снова смогу летать, то, может быть стану отпускать вас ненадолго, чтобы вы смогли поохотиться и размять лапы. Ну? Что же вы медлите?

Кульпео уныло запрыгал по камням вниз. Вскоре из-под скалы раздался писк пойманной мыши.

Чинчай прыгнул...

— А ты жестокий, — медленно произнес лис. И протяжно повторил: — Жестооокий.

— Я был голоден, — просто ответил Чинчай, — а мой язык — только для моей шерсти.

— Но ведь я тоже голоден! Ты мог бы оставить мне кусочек! Нет, ты жестооокий...

— Друг мой, я подумал и о тебе: оставил тебе несколько костей. И на одной из них даже есть немного мяса. Ну, мне пора!

— Когда ты уходишь?

— Прямо сейчас. Я ведь странник, ты помнишь? Там внизу, в матторале, меня ждут новые приключения и множество вкусной еды.

Кульпео смотрел вслед горному коту, который, почти не хромая, легко скользил по камням, словно рассекал текучую воду, заметая след своим полосатым хвостом.

— Неблагодарный! Я столько для него сделал! Впрочем, зато все шиншиллы теперь только мои, — улыбнулся Кульпео и принялся грызть хрупкие кости старого колдуна.

 

Глава 5. Соловей

1.

Шиншиллы утолили голод и разбрелись кто куда. Кора, Шушенька и Данди с Розой забрались на камень, который еще не остыл от дневного солнечного тепла. Им было уютно вместе, они болтали о разных пустяках, а заодно вспоминали о вкусных яблочках.

— Ты сказал, что Хайман принесет тебе еще, — вспомнил Данди, — значит, он будет приходить к тебе и в заповеднике?

— Да, он будет приходить и разговаривать со мной. Ему интересно, как это шиншилла может говорить с человеком. Ведь на самом деле мы не должны понимать друг друга: шиншиллы — не люди, а люди — не шиншиллы, мы говорим на разных языках.

— А в самом деле — как?

— Понимаешь, Данди, все зависит только от того, насколько ты готов разговаривать. Мне кажется, нужно постараться понять друг друга, довериться друг другу. Я вырос среди людей, поэтому мне было легко: я знал, что Хайман — друг шиншилл, а значит, и мой. Он тоже был готов услышать и понять меня. А как это получается на самом деле, я не знаю.

— А ведь ты прав, Гордо. Пока я не доверился тебе и не постарался понять, я был готов только драться. И Розу разглядел не сразу, не заметил, какая она добрая и заботливая. Правда ведь, она станет хорошей матерью нашим деткам?

— Конечно.

— Врагам доверять нельзя! — заявила Кора. — По-твоему, надо со всеми разговаривать, всех пытаться понять?

— Разве я разговаривал с врагами?

— Нет. Ты их кусал, — засмеялась Кора. — Ты их грыз, как ветку хуаниля. Я рада, что ты теперь в семье.

— Кора, знаешь, о чем я сейчас подумал, глядя на вас обоих? — начал Данди.

Но он не успел рассказать, о чем подумал. Неожиданный порыв ветра швырнул им в глаза горсть песка. Потом налетел новый порыв, еще сильней, и смахнул их с камня, словно сухие стебли копао. Роза тут же толкнула Данди ко входу в убежище, следом забралась сама. Кора вопросительно смотрела на Шушеньку: в глазах его отразился ужас.

— Что случилось?

— Слышишь? Слышишь этот голос? — сквозь завыванье ветра звучали страшные слова:

Эста карне, эста карне
Унесите, унесите,
Эст` уэсос, эст`уэсос
Унесите, унесите,
Эста сангре, эста сангре
Унесите, унесите,
Эс корасон, эс корасон
Унесите, унесите!

— Кора, мне знакома эта песня. Я боюсь, сейчас случится что-то страшное. Быстро лезь в пещеру!

— А ты?

— А я уже не успею, — твердо сказал Шушенька, глядя на смерч, идущий прямо на него. — Прячься!

— Нет! Гордо! Не улетай, Гордо! — Кора прыгнула Шушеньке на спину и изо всех сил обхватила его лапками, придавила к земле, укрыла своим телом. Смерч легко сбросил ее наземь и повлек Шушеньку за собой. Кора бросилась следом:

— Гордо! Возьми меня с собой! Не покидай меня! Гордо! Шууушенькааа!

Но Шушеньку уже подняло в воздух, и вскоре он ослеп и оглох, окруженный круговертью песка, пыли и камней.

Хайман поднимался по знакомой тропе и не узнавал ее. Словно гигантский бульдозер работал здесь всю ночь: вся поверхность была перерыта вчерашним ураганом, уцелели только самые большие камни, остальное было перемешано с песком и остатками растений. Уцелел валун у подножья скалы, где еще вчера он встречался со своим необычным собеседником, но за ним начинался обрыв. Хайман постоял на самом краю, глядя вниз. Там расчищали участок шоссе, перегороженный обвалом. Он отошел от обрыва и уселся на валун, прислонившись спиной к скале. Солнце уже ушло за горизонт, скоро стемнеет. Где теперь его маленькие подопечные? Живы ли они?

Из-за валуна стали бесшумно появляться шиншиллы. Они столпились у подножья валуна, большие и маленькие, дети и взрослые, и Хайман впервые увидел сразу всех и понял, как их мало. Впереди сидела одноглазая самка. Хайман обвел взглядом стайку шиншилл, но так и не увидел того, кого ждал. Одноглазая самка прыгнула, встала на задние лапы прямо перед ним и заговорила.

— Я Мадре Гранде этой семьи. Ты ищешь Гордо. Его больше нет среди нас. Он там, внизу, под обвалом, и моя Кора с ним. Я буду говорить с тобой вместо него.

— Мы все будем говорить вместо Гордо, — молодой самец, хромая, встал рядом с Матерью, — он был наш друг.

— Они… Они погибли?

— Мы думаем, что да. Невозможно спастись из обвала.

— Мы готовы, Хайман, — твердо объявила Мать, — Веди нас.

2.

— Ты вот скажи, зачем тебе теперь эта клетка? Ты же, как глянешь на нее, сразу плакать начинаешь. Ну, исчез твой Шушенька, пропал, пойми. Мне его тоже жалко. Вспомни, сколько дней мы его ищем, весь дом перевернули, весь сад на пузе проползли. А ты не подумала, что у нас тут сто-пятьсот котов бегают? Ну, давай я вынесу эту клетку, не трави себе душу!

— Нет. А вдруг он вернется?

— Как? Как он вернется? Через окно влетит? Чудес на свете не бывает.

Звяк...

Шлеп...

— Все я иду разбирать клетку! — Сын вышел в другую комнату. Через мгновение он снова появился на пороге:

— Мама, ты только не волнуйся. Чудеса, оказывается, бывают...

— Что такое?

— Иди сюда.

В клетке, как ни в чем ни бывало, сидел замурзанный, потрепанный, с клочкастой шерстью и выпирающими лопатками — Шушенька. Он недоуменно озирался по сторонам, шевеля вибриссами. Оглянулся на возглас хозяйки и бросился ей навстречу.

Шушенька не удивился, вдруг оказавшись в собственной клетке. Но ему показалось странным, что все запахи, когда-то родные и привычные, кажутся ему незнакомыми. Он облазил все уголки в клетке, обнюхал свою мисочку и осторожно попробовал еду. После радостной встречи с охами, ахами и слезами, хозяйка первым делом принялась его кормить. Еда показалась непривычно вкусной, сено — ароматным и сладким, а яблоневая веточка с цветами заставила окончательно поверить, что он теперь дома и все будет хорошо. После купания оказалось, что его спинка совсем голая, а песок в купалке стал таким черным, что его пришлось выкинуть. Хозяйка смазала многочисленные шушенькины царапины, и он, наконец, улегся спать. На все вопросы он только качал головой:

— Завтра, все завтра.

Назавтра он проснулся веселым и бодрым, но сразу почувствовал, что ему чего-то не хватает, и сначала не мог понять, чего. Потом до него дошло: не хватало теплого бока Коры рядом. Легкий ветерок из окна, пахнущий зеленью и цветами, приятно гладил его голую спину, но справа, там, где обычно сидела Кора, спине было холодно. Шушенька вздохнул, вылез из домика и встал на задние лапы, чтобы поздороваться со своей яблоневой веткой. Ветки на месте не оказалось. Вместо нее торчал острый обломок со свисающей корой.

— Мама! Мама! Где же моя яблоневая ветка?

— Ее сломало ураганом в ту ночь, когда ты исчез. А когда мы подняли ее с земли, то нашли под ней знаешь кого?

— Кого?

— Раненого филина! Ветка отлетела и просто раздавила его о стену дома. У бедняжки были сломаны крыло и лапка. Мы отвезли его в зоопарк. Там его подлечат и оставят жить в клетке: летать-то он больше не сможет.

— Лучше бы вы сломали ему второе крыло, а заодно и шею! Знаете, что он натворил?

И Шушенька с возмущением поведал, как жестоко поступил с ним филин-колдун.

— А яблонька, я уверен, отомстила за меня! Бедная моя яблонька. Теперь она так и останется сломанной?

— Думаю, со временем на месте старой вырастет новая ветка. А филин больше никому не причинит вреда: он теперь калека. Да и клетки в зоопарке прочные.

«Клетка прочная, клетка прочная...» — Шушенька вспомнил, как твердил свое глупое заклинание, которое ему нисколько не помогло.

Он продолжал рассказывать, как оказался в стране диких шиншилл, как встретил Кору, как сражался с врагами и защищал друзей, как добрый Хайман обещал отвезти шиншилл в заповедник, как, наконец, горный филин Бубо отправил его обратно.

— А Кора? — спросила хозяйка. — Кора так и осталась в этом страшном смерче?

— Да. Она пыталась спасти меня и не успела спрятаться.

— Бедная девочка! А вдруг она, все-таки, спаслась?

3.

Кора очнулась от холода. Шубка насквозь промокла от утренней росы. Приближался рассвет, и надо было искать убежище. Кора огляделась и повела носиком: со всех сторон пахло влагой и зеленью. А еще кошками, да-да, человеческими кошками. Кошачьих запахов было множество: пахло самцами, самками и котятами. Выходит, ей не повезло: здесь территория кошек. Кора стала пробираться дальше, прячась в густой мокрой траве и тщательно принюхиваясь, прежде, чем сделать шаг. Идти было тяжело: мокрая шубка весила, должно быть, как три шиншиллы, да еще, казалось, само небо давило на плечи. Кровь гулко стучала в ушах. Впереди показалось человеческое сооружение. Кора подошла ближе. Стены у строения были деревянными, изнутри кошками не пахло. Нужно было найти хоть какую-нибудь щель, чтобы попасть внутрь. Вскоре такая щель нашлась, но была она такой узенькой, что пришлось долго обгрызать края, чтобы просунуть голову. Наконец, Кора протиснулась внутрь, немного ободрав бок, зато узкий лаз выжал лишнюю влагу из шубки. Сильно пахло мышами и сухой травой. Значит, есть, где спрятаться и есть что пожевать. Кора осторожно стала продвигаться вдоль стены. Сзади послышался возмущенный голосок:

— Что ты наделала! Зачем испортила нору? Кто тебя сюда звал?

Дома Кора не удостаивала мышей своим вниманием. Но здесь она была чужой, а мышиное племя все-таки было родичами, хоть и совсем-совсем дальними. Кора вернулась к отверстию, проделанному в стене, и стала помогать хлопотливой мышке заделывать его мусором и землей.

— Кто угодно может войти, хоть кошка, хоть собака! — мышь все еще сердилась, но от помощи не отказалась. Когда работа была закончена, мышь удовлетворенно вздохнула:

— Совсем другое дело. По правде говоря, кошка и собака через такую дырку не влезли бы, но порядок есть порядок. А ты чего сюда вообще залезла? Кролики живут в другом сарае.

— Я не кролик, — вздохнула Кора. Ей было холодно, хотелось есть и спать, но она изо всех сил пыталась быть вежливой. Мышь обошла ее кругом:

— И впрямь не кролик. А сено ты ешь?

Кора вспомнила, как Шушенька первое время называл сеном пасто рей, полусухую траву, росшую на склоне.

— Наверное, ем. Во всяком случае, не откажусь.

— Странная ты. Ну, так вот же оно, сено! Ешь, сколько захочешь.

Кора оглянулась. Все помещение до потолка было занято сеном. Пахло довольно аппетитно, сразу засосало под ложечкой.

— А зерно — вон там, в ведре.

— Зерно — не знаю, не пробовала.

— И не пробуй, нам больше достанется. Ну ладно, мне пора, еще увидимся. — И мышь нырнула в совсем крошечную щелку между стеной и сеном.

Кора забралась как можно выше, выкопала пещерку в сухой траве и влезла в нее, высунув голову наружу. Сено оказалось великолепным, каждая травинка имела свой вкус и аромат, а несколько цветков, которые в нем оказались, были необыкновенно сладкими. Насытившись, Кора попыталась уснуть, но вместо сна пришли тяжкие мысли. Она вспомнила, как в юности мечтала покинуть родителей, уйти в дальние края и основать там свою семью. Она стала бы мудрой и сильной Мадре Гранде, ее семья росла бы год от года, а к Матери она бы иногда приходила в гости как равная к равной. Все мечты рухнули с гибелью маленького сына. В тот день Кора была дозорной, сидела на большом камне, а ее муж, Гихаро, угощал детку листиком кардона. Она вовремя заметила Бубо, кружащего над склоном, криком предупредила об опасности. Но Гихаро, вместо того, чтоб загнать малыша в нору, юркнул туда сам. Кора опоздала лишь на мгновение: Бубо подхватил ее детку и унес к себе в логово. Кора бежала следом, пока хватило сил. Когда она вернулась, это была уже совсем другая шиншилла: угрюмая, драчливая и больше не желавшая иметь детей. И все же часть ее старой мечты сбылась: она покинула родителей и улетела в дальние края. Как выжить здесь, она пока не знает, но сдаваться не собирается.

Она все-таки уснула, а когда проснулась, обнаружила, что сено вокруг нее отсырело, зато шубка почти высохла. Кора перебралась на сухое место, пожевала сена и решила осмотреть свои новые угодья. Едва она слезла на землю, появилась мышь.

— Привет тебе, белка! Как дела?

— Я не белка.

Мышь снова обошла ее кругом, внимательно рассмотрела и изрекла:

— Да, ты не белка. И не кролик. Не знаю, кто ты такая, но добро пожаловать в наш сарай. Жилье и еду ты себе нашла, а вода с другой стороны у входа. Только смотри, не прыгай в ведро, а то утонешь.

Мышь хихикнула и побежала по своим делам, а Кора решила поискать, где бы искупаться. Шерсть на ней слиплась, а царапины на теле ужасно саднили. Она обошла стог сена вокруг и увидела дверь. Возле двери стояли ведра: одно с водой, другое с зерном, а третье было полно самой замечательной мягкой серой пыли с черными камешками. Кора обнюхала его, пыль пахла дымом и горелой древесиной, но в ее положении выбирать не следовало, поэтому она прыгнула в ведро и долго с удовольствием кувыркалась в этой пыли, пока не вычистила шерстку как следует. Правда, пахнущая дымом пыль попала ей в нос и в рот, Кора долго фыркала и отплевывалась, зато шубка стала пушистой и мягкой.

Внезапно в двери появилась щель, и Кора увидела вверху темнеющее небо, на котором уже зажглись первые звезды. В дверь вошел котенок. Увидев Кору, он принюхался:

— Ты кто? Такая большая мышь… Нет, ты, наверно, не мышь: ты пахнешь дымом и золой, а мыши пахнут мышами.

Котенок был еще мал, и Кора справилась бы с ним в два счета, но она помнила старую истину: у всех детенышей есть родители. И как только котенок запищит, на помощь к нему прибежит зверь пострашнее. Поэтому она ответила ему:

— Нет, я не мышь. Разве мыши бывают такими большими? Конечно, не бывают. И ты совершенно прав: мыши пахнут мышами, а я пахну дымом.

— Жаль. Мы с мамой решили сегодня здесь половить мышей. Если б ты была мышью, я бы поймал тебя и стал бы первым. А теперь, как всегда, первой будет мама. Хочешь, оставайся с нами — будет весело.

— Я бы рада, но сегодня я спешу. Давай в следующий раз.

— Ладно. А вот и мама!

Едва дверь раскрылась пошире, Кора пулей вылетела наружу прямо перед носом изумленной кошки. Заметалась по саду, нашла кучу сухих веток, шмыгнула между ними и затаилась в глубине. Убежище в сарае оказалось ненадежным.

4.

Настала глубокая ночь, и Шушенька остался один. Прежде он любил проказничать в такие часы: носиться по клетке, трясти решетку, грызть палочки и швырять их с верхней полки, чтобы они с грохотом падали на пол. Сегодня же ему было страшно оставаться в одиночестве: он знал, что горестные тяжкие мысли придут и станут терзать его. И они пришли. Шушенька вспомнил, как Кора кричала ему вслед, просила не покидать или взять ее с собой. Что с ней теперь? Ах, как она смеялась, когда они сидели на теплом камне! Жива ли она? Она однажды назвала его смелым. Какая это была радость для него! Кора, Кора, Кора!

Шушенька заметил, как разошлись прутья в углу клетки. Это северней ветер разогнул, когда тащил его с собой. «Может, вылезти наружу и отправиться на поиски Коры?» — сказал прежний Шушенька. Но теперешний, взрослый и умный Шушенька возразил: «А ты знаешь, где искать? В какой стране? В каких горах?»— «Что же мне делать?» — спросил прежний Шушенька. «Расспросить людей. А пока только ждать».

Ждать было невыносимо. Внутри начала разрастаться странная боль: вроде и не больно, а жжет. Что это, где болит? Может быть, сердце, раз это внутри? Шушенька прислушался к себе, но на месте сердца ощутил только тянущую пустоту. Мерзкий филин сказал когда-то: «Ты еще будешь жалеть, что я не съел тебя сразу». Теперь Шушенька понял, что значили эти слова. И правда, лучше бы филин съел его тогда! Люди в таких случаях плачут. Шушенька плакать не умел, поэтому он стал шептать себе под нос какие-то слова, первые, пришедшие на ум, чтобы выплеснуть тоску и тревогу, переполняющую его изнутри:

Я сердце оставил в далеких горах
На каменных склонах.
В пустынных краях, в чужеземных мирах,
В колючих кардонах.

Лежит мое сердце, пушистый комок,
На камне согретом.
О, если б к тебе дотянуться я мог —
Любимая, где ты?

Я знаю, что нас разлучила беда —
И некуда деться.
Но я не забуду тебя никогда:
Как жить мне без сердца?

Я сердце оставил в далеких горах
Средь лунного света.
В пустынных краях, в чужеземных мирах,
Любимая, где ты?

Как будто в пустыне стою ледяной
И негде согреться
Проклятый колдун, что ты сделал со мной!
Верни мое сердце!

Шушенька прошептал эти слова, но легче не стало. Тогда он вытянулся на задних лапах на верхней полке и прокричал их снова в ночное небо. На ветке послышался шорох. Это старый друг соловей прилетел, заслышав знакомый голос.

— Здравствуй, Шушенька. Ну, вот и у тебя появилась своя песня для любимой.

Шушенька перевел дух, подождал, пока растает ком в горле, и ответил:

— Какая же это песня? Ты же знаешь, я не умею петь. Это просто слова...

— Это не просто слова — это стихи. А если к стихам добавить мелодию, то как раз и получится песня. Хочешь, я придумаю мелодию для твоих стихов и спою эту песню вместо тебя?

— Это не поможет, милый соловей. Моя любимая так далеко, что не услышит твоей песни. А если и услышит — у нее нет крыльев, и она не прилетит ко мне… Но ты все равно спой: вдруг мне станет легче.

И соловей запел. В его песне слышалась безграничная любовь и такая же безграничная тоска, и невыплаканные шушенькины слезы, и боль от разлуки, и страстный призыв к той, далекой, которая должна услышать песню и прилететь к Шушеньке.

— Ах, как поет сегодня соловей — как никогда. Даже плакать хочется, — говорили люди.

Звяк...

Шлеп...

— Подвинься, Гордо, я совсем замерзла.

— Кора?

— Подвинься, говорю! — и Шушеньку больно укусили за плечо.

— Кора!

Шушенька подвинулся, но совсем чуть-чуть, самую малость, чтобы можно было прижаться к прохладному боку и ощутить такой родной запах, смешанный с запахом мокрой земли, золы и гнилых веток.

Соловей умолк и вместе со своей соловьихой улыбался шушенькиному счастью.

— Вот видишь! А ты говорил, что чудес не бывает. Соловьиная магия — это магия любви, и нет ее сильнее в целом мире!

5.

Кора, сидя под кучей валежника, тоже услышала песню соловья. Она никогда не слышала ничего прекраснее: чудесные звуки словно проникали ей в душу. Она не понимала птичьего языка, но не могла не откликнуться на тоскливый призыв, звучавший в мелодии.

— Как странно поет сегодня соловей! Не правда ли, дорогой? — прямо над ее головой промурлыкала кошка.

Соловей? Так это тот самый волшебный певец, которого Гордо спас когда-то от злого филина! А вдруг он знает что-нибудь о Гордо? Кора выскочила из-под валежника и огромными скачками бросилась на голос, расшвыривая на своем пути возмущенных кошек, мышей, еще кого-то — она никого не замечала, кроме маленького певца, сидевшего на обломке ветки. В три прыжка Кора оказалась на дереве и тут увидела раскрытое окно, за ним комнату, а в комнате большую железную клетку, где на верхней полке, прижавшись мордочкой к прутьям, стоял ее Гордо!

— Знаешь, когда я лежала в сенном сарае, я много думала и все пыталась понять, почему ураган унес меня вместе с тобой. И я поняла.

— Почему?

— Помнишь, Бубо орал во всю глотку свое заклинание: «Унесите, унесите Корасон, Корасон!»? «Корасон» — означает «сердце». А еще это мое имя! Меня ведь зовут Корасон, помнишь? Кора — это сокращенно. И ветер заодно с тобою подхватил и меня.

— Как странно… Я этого не знал, но в моей песне тоже говорится о сердце.

— Ну-ка, спой мне свою песню. Хотя нет, не пой: ты совсем не соловей. Расскажи свою песню.

Шушенька еще раз повторил свою песню, на этот раз еле слышным шепотом, чтобы ее услышала только Кора.

Кора помолчала немного, а потом спросила:

— Значит, твое сердце — это я?

— Да, ты, — смущенно ответил Шушенька и отвел глаза.

— Это хорошо, Гордо, потому, что мое сердце — это ты.

Когда хозяйка на заре пришла поздороваться с Шушенькой, то обнаружила у него за спиной нечто лохматое, чумазое и клочкастое, сразу юркнувшее в домик.

— Шушенька, что это было?

— Мама, это моя любимая! Это моя Кора!

— Ох, до чего же грязная любимая! Срочно, срочно купаться! И как же нам теперь быть? Ее надо отсаживать, а у меня нет второй клетки!

— Не надо нас отсаживать и ссаживать, мы уже вместе, и это навсегда.

Хозяйка задумалась.

— Конечно, так не делается, но ведь и вы у меня необыкновенные шиншиллы. Правда, сейчас вы не шиншиллы, а чумазые страшные чертенята. Пойду за купалкой… Ах, да! А что я буду делать, когда появятся дети?

— Мама, Кора не хочет детей.

— Откуда ты знаешь? Пусть твоя Кора ответит сама за себя!

Из домика раздалось:

— Там посмотрим.

…Два года спустя.

— Кора, сердце мое, детка хочет молочка!

Детка в это время пыталась отгрызть кусочек папиного хвоста. Хвост не давался, вилял из стороны в сторону, детка преследовала его с присущим ей упорством.

Большой пушистый шар, лежащий на верхней полке, развернулся и оказался красивой упитанной шиншиллой с заспанными глазами. Кора потянулась и зевнула.

— Знаешь, что мне сейчас приснилось? Будто мы с тобой снова в горах, скачем наперегонки по склону, а впереди такой простор! И Данди с Розой скачут с нами, а за ними их детка. И светит луна, и цветет кардон! Мне было так хорошо!

Кора встала на задние лапки и осмотрелась. Весна была в самом разгаре. Окно было открыто настежь, а за окном цвела молодая яблоневая ветка, и ее сладкий аромат проникал в комнату.

За два года Кора привыкла и даже привязалась к хозяйке. Хозяйку она считала кем-то вроде Мадре Гранде. Первое лето прошло под знаком больниц и докторов, но к зиме, наконец, Кора привыкла к новой еде, а хозяйка научилась строго следить за ее диетой. Обе они с удовольствием заботились о Шушеньке — Кора командовала им, а хозяйка баловала обоих.

— Надо будет попросить мамочку принести цветов, — вслух подумала Кора, а потом, глянув сверху вниз на Шушеньку, ласково прошептала:

— В горах, конечно, здорово, но дома все-таки лучше! Правда, милый?

И пошла кормить маленькую Нину.

 

Эпилог

Чили. Национальный заповедник Лас-Чинчильяс

В далекой стране Чили, в горах под названием Анды находится заповедник для шиншилл — Лас-Чинчильяс. Там, среди прочих, есть большая и сильная колония шиншилл, и одноглазая самка по имени Алма умелой лапой правит этой колонией. Каждой весной там рождается множество детенышей, почти все они вырастают, обзаводятся мужьями, женами, детьми. Иногда к Алме приходит в гости ее друг Хайман. Он человек, но умеет говорить с шиншиллами. Хайман знает все новости колонии, осматривает новых малышей, помогает больным и слушает шиншиллячьи сказки, которые рассказывает хромой сказитель Данди.

Особенно любят шиншиллы сказание о великом Гордо — огромном воине-шиншилле, прилетевшем верхом на урагане. Гордо победил всех врагов, помог семье переселиться в заповедник, а потом улетел на другом урагане, прихватив с собой отважную и прекрасную Кору. Где-то на другом краю земли Гордо и Кора создали свою колонию, и однажды они всей семьей прилетят в гости.

Шиншиллы в колонии живут обычной жизнью: бывает, ссорятся и даже дерутся между собой. Устраивают бои за право старшинства, за вкусный кусочек. Но если кто-нибудь вдруг попадает в беду, шиншиллы бросают все свои дела и спешат на помощь. Ведь могучий Гордо сказал:

— Ты шиншилла и я шиншилла, а все остальное не важно.